Статьи

Шуля — дочь родной сестры деда поэта Марии (Малки, Мани) урождённой Высоцкой. Я был знаком с Шулей с 1986 года, ещё в Харькове (живу в Израиле с 90-го года). В конце 80-х скопировал несколько фотографий из её архива, они вошли в ряд книг и газетно-журнальных статей разных авторов. Подробнее об истории знакомства с Шуламит в моей книге "Тот, который не стрелял. Эхо войны" (М. "Ризалт" 2011 г.).

Первая моя публикация о трагической судьбе семьи Шуламит Дуксиной появилась в израильских "Новостях недели" в январе 1993 года. Когда в марте 1990 года я уезжал в Израиль, Шуля попросила меня разыскать семью родных её отца Ицхака Дуксина. Мне повезло найти Дуксиных…

Профессор химии Дани Дуксин сообщил мне историю его семьи. Его отец, двоюродный брат отца Шуламит, приехал в Палестину в 1922 году. Родная тётя Дани Ривка, у которой Шуля поначалу жила в Израиле в Кирьят-Ате, прибыла в Палестину в 35-м году.

В 1990 году, едва приехав в Израиль, по просьбе Шули я нашёл адрес Дани Дуксина в Реховоте, написал туда письмо, но он к тому времени переехал в другой город, только через три месяца письмо нашло адресата, и Дани с семьёй пригласили в Израиль Шулю… От Ани, урождённой Высоцкой, дочери Михаила из Харькова (двоюродного дяди поэта) я получил письмо:

"Лион, спасибо вам за внимание к моей тете и за помощь. Если бы не ваша помощь, то она бы не выехала в Израиль и ушла бы из жизни значительно раньше. Большое вам спасибо от всей нашей семьи!!! Аня".

Дани рассказал: они думали, что вся семья матери Шули — Марии Высоцкой-Дуксиной — погибла. Можете представить себе радость родных, когда они услышали от меня в 1990 году, что Шуля жива…

После смерти Шули я встретился с родственниками её отца в Хайфе, они передали мне её архив, значительно поредевший, к сожалению, за 20 лет жизни Шули в Израиле. Я переслал его в Харьков Михаилу… Неизвестных фотографий Высоцкого в её архиве не было, было много писем от родных, фотографии родственников, в том числе деда, отца и дяди поэта.

Хочу познакомить вас с моим аудиоинтервью с Шулей 2006 года с авторскими комментариями.

* * *

Л.Н.: Начните с харьковской встречи с Высоцким в 1978 году.

Ш.Д.: В Харькове жил самый младший брат мамы, самый младший дедушка Володи Высоцкого (т.е. родной брат дедушки поэта) дядя Исаак.

Вдруг мне моя Женя (вторая жена Семёна Владимировича — отца поэта Евгения Лихалатова) звонит:

— Ты знаешь, Володя едет в Харьков, ты можешь его увидеть.

Это было в мае 1978 года (гастроли В.В. в Харькове продолжались с 28 по 30 мая 1978 года).

Моя Аня, Мишина дочка (Миша — сын Исаака, из четверых двоюродных Высоцких — Семён, Алексей, Шуламит, он, Миша — младший), умоляет:

— Ой, тётя Соня, я так хочу, я так хочу его видеть.

Она же мечтала, все ж они любят его. Они ж его не знали — никто, и он не знал об их существовании. Он знал, может, что есть дядя Исаак, но не знал, что в Харькове. Он даже про меня не совсем помнил. Когда увидел, не сразу сообразил, а потом понял, кто я.

Ну, я и говорю:

— Давай, пойдём, посмотрим его выступление.

Это во Дворце спорта недалеко от моего дома, я жила на улице Рыбалко. В день концерта Володи Аня сдавала последний свой экзамен, в девятом классе она была. Я сказала, что знаю, ты сдашь хорошо. Это будет тебе мой подарок за то, что хорошо сдашь экзамен. Я пошла, купила два билета заранее, я не люблю лезть в глаза…

Я дождалась Аню у Дворца спорта, она сдала на пятёрку. Было ещё много времени. Она пристала ко мне:

— Тётя Соня, давайте мы с ним поговорим.

Я говорю:

— Анечка, ведь он же так устаёт на этих концертах, он же в день давал по четыре концерта.

(Высоцкий во Дворце спорта выступал в одном из двух отделений в 15.00, 18.00 и 21.00, Шуля не знала, что, кроме трёх концертов в день во Дворце спорта, он давал в один день ещё два-три концерта в Музкомедии).

Высоцкий в гримерке. Фотография, подаренная Ане

Я не помню, с кем выступал Володя, те артисты вели одно отделение, а он — другое. Подходим, а там такой, как сказать, по-польски я бы сказала "ганечек" (крылечко), ступенечки у чёрного входа. А там стоит сторож. Мы подошли, он спрашивает:

— Что вы хотели?

Я говорю:

— Здесь артисты из Москвы, и среди них мой родственник.

— А кто ваш родственник?

Я так спокойно сказала:

— Высоцкий.

Он обалдел. И сразу завёл, усадил.

— Может, вы хотите в зал?

— Нет, нет, не будем мешать, мы здесь подождём. И мы сидим. Вдруг, уже полчаса прошло, подходит к нам этот человек:

— Там уже закончилось его отделение, сейчас он должен выйти.

И выскакивает невысокий человек, худенький, с папиросой во рту, ну, Володя, и прямо на эти ступеньки, чтобы покурить на свежем воздухе. Я говорю:

— Анечка, это Володя.

А она:

— Ну, тёть Соня, подойдите к нему.

Я подошла к нему:

-Здравствуй, Володечка!

— Здравствуйте, — смотрит на меня, не узнаёт.

Ну время же прошло, он видел меня молодой ещё, пацаном был, только начал учиться в институте, жил тогда у брата (Семёна Владимировича, отца поэта), у Сени, когда он маленьким был, я к ним не ездила. Я говорю:

— Я папина сестра двоюродная — Соня.

— Ой! — он меня сразу обнял, поцеловал, эту самую папиросу выбросил. — Я буду выступать скоро, я хочу, чтобы вы побыли…

— Вот мы, Володенька, купили билеты.

Он начал ругать меня:

— Зачем вы покупали билеты. Вы что, не можете так пойти?

— Володя, я никому не люблю лезть в глаза.

Он та-ак посмотрел на меня, а я говорю:

— Боже, какой ты худенький. Ты хоть здоровый?

— Да, здоров, всё нормально. Работаю много.

— Можно чуть-чуть меньше…

— Работа, это ведь хорошо! Почему я вас не вижу в Москве, вы бываете в Москве?

— Каждый год в конце декабря на зимние каникулы приезжаю к твоему отцу и бываю там минимум десять дней.

— И вы никогда ко мне не приходили?

— Знаешь, я тебе честно скажу, много раз хотела к тебе заглянуть, но Женя отговаривает: то ты больной, то ты уехал, то тебя нет.

Он разозлился на фокусы Женины:

— Так вот, я с вас беру слово, что когда вы будете в Москве, то ко мне придете. Мы должны видеться.

Видно я ему — родной человек. Хочется же иметь родных… Потом я ему говорю:

— Вот видишь, Володенька, вот эта девочка сидит — Анечка. Это тоже твоя родственница, здесь в Харькове живет твой дедушка, мой дядя Исаак, это дедушка Ани и твой дедушка (двоюродный). Папа Ани — сын Исаака — Миша. Мы с папой твоим и Мишей — двоюродные. Он говорит Ане:

— Наверное, тебе хочется мой портрет… — Вынул из кармана. — Вот — последняя, — подписывает и даёт ей.

Она была счастлива, можете себе представить … лично он… С кем говорила… А мне говорит:

— А вам мне нечего давать.

— Знаешь что, Володя, я ж не ребёнок. Мне это не обязательно. Я тебя вижу, я с тобой говорю, это всё, что мне надо было.

Автограф, подаренный Ане

Знаете, аж плакать захотелось, когда он так сказал. А тут ему уже надо скоро идти. Я говорю:

— Знаешь, Володя, мы пойдём в зал, у нас вот билеты есть, так что не волнуйся, не расстраивайся. Он мне говорит:

— Когда кончится моё выступление, я приду, обязательно ко мне зайдите.

А ещё такой был казус. Его фанаткой была Кларина дочка Ляля — Лариса (Клара — близкая подруга Шуламит). И с ней был мальчик. И она захотела с Володей поговорить и за мной — бегом туда. Володя разозлился, не понял сразу, что это со мной. Их выпроводили. А я осталась с ним, мы ещё поговорили немножечко. Я говорю:

— Володя, ты устал, ты очень устал, я не буду тебя тревожить. Мы, наверное пойдём, обязательно встретимся уже в Москве.

Он меня обнял, так крепко поцеловал, я и сейчас это чувствую — по-родственному, по-детски, по-сыновьи.

Л.Н.: Он был тёплым человеком…

Ш.Д.: Ему понравилось то, что я его не… знаете, как все лезут в душу. А я не люблю это, я так скромно… И поняла его, что он устал, с него три пота лились. Он выходил оттуда со сцены — рубашка мокрая. Лето было, конец мая, не помню уже, забыла, сколько лет прошло… Такая у нас была встреча.

Потом я себя ругала, почему я не напекла пирогов, рогаликов, ничего ему не принесла (голос Шули дрожит, вот-вот расплачется), прямо расстраиваюсь, я была схвачена врасплох, вы понимаете… Как-то я не сообразила сразу.

Кончилась эта встреча. А потом я была там в 79-м зимой, Володи, по-моему, не было. День рождения Жени был 25 декабря, и они перенесли его на Новый год. Приходили гости, приличные, высокопоставленные, очень-очень. Приезжали гости из Ленинграда, профессора, такая у них публика прекрасная собиралась. Интеллигентные, порядочные люди…

Л.Н.: Так вы и не встретились уже с ним…

Ш.Д.: В 80-м году зимой на каникулы (т.е. в конце года) я была у них, вспоминали всё время Володю.

Отец себе сердце растревоживал, целыми днями играли пластинки, когда он был дома. Приехал мальчик к ним в гости, иногда он у них останавливался, но в этот раз, так как я приехала, он у других остановился.

Это — сын Изы, он учился тогда ещё в 9-м или в 8-м классе, родился уже после того, как Иза разошлась с Володей. Очень симпатичный, хороший, воспитанный мальчик, и я с ним общалась, он каждый день приходил к ним. Сеня и Женя его очень любили. И вот в один из дней мы решили на кладбище пойти к Володе. Было очень холодно — зима, и всё-таки мы пошли, а там возле кладбища базарчик. Мы купили цветы, пошли к могиле Володи, положили цветы, почистили, что можно было, зашли за оградку, а мне кричат:

— Туда нельзя!

— Кому нельзя, а кому можно, — говорю.

А оттуда пошли к Нине Максимовне. Недалеко от кладбища — высотный дом. Вахтёрша:

— Куда, куда?

Но пропустила, видно, Женю знала. Женя заранее позвонила, что мы придём, и Нина Максимовна нас ждала. Поднялись на лифте.

Холл большой и две двери. Одна дверь — в их квартиру. В квартире прихожей не было, маленькая вешалка. Справа — ступенька и огромная комната, окна сверху донизу. А дальше по коридорчику — кухня и службы, с другой стороны спальня и его комната — рабочий кабинет. Он сам, по словам мамы, столярничал — кухню смастерил и шкаф с книгами — открытый стеллаж. Нина Максимовна с тумбочки взяла, показала нам бумажку — телеграмму соболезнования советского правительства Марине Влади. Обидно, весь мир на ноги встал. А у нас только маленькая заметочка в "Вечерней Москве"…

* * *

Л.Н.: Вернёмся в предвоенное и военное время… Война, бегство Высоцких в 39-м из Радома, Брест.

Ш.Д.: У моей мамы Марии Высоцкой и её братьев был дядя, я забыла, как его звали, Высоцкий, родившийся в Бресте. Он много лет жил затем в польском городе Радоме недалеко от Ченстохова. Т.е. он — брат моего дедушки — отца мамы. До 1939 года Брест, Жабинка, Пружаны и Каменец — всё было в Польше. Он работал мастером на ткацкой фабрике, был зажиточным человеком. В нашей семье только я это знаю. У нас очень много было Высоцких. У нас в Бресте была Хана — мамина двоюродная сестра и тётя, и муж её, и дети. Она была Высоцкая, замуж вышла, стала Скорбник. Это была любимая двоюродная сестра моей мамы. Её брат — Пейсах Высоцкий, его жена и две девочки Высоцкие (в одну из наших встреч с Шуламит я записал, что Пейсах Высоцкий жил в Бресте на Киевской слободке. А Хана Скорбник жила в Бресте у длинного железнодорожного моста из города на Граевскую слободку, т.е. в первом каменном доме у этого моста через пути в городе — Л.Н.).

И в других городках были Высоцкие. Дочку Высоцкого из Радома звали Хэля, двоюродная сестра моей мамы, близкая, ближайшая подруга мамы. Хэля в Радоме вышла замуж за учителя, их две дочки, примерно мои ровесницы. Я с ними общалась один раз в 1939 году неделю. Когда началась война в 39-м первого сентября, спасаясь от фашистов, видно, материально могли, наняли подводы. Хэля с папой, парализованной мамой, мужем и дочками приехали из Радома в уже советскую, согласно пакту Молотова — Рибентропа, Жабинку под Брестом… Жабинку-то начали бомбить, мы ж — железнодорожный узел. Мы все вместе взяли подводы и поехали в Каменец, в 20 километрах от Жабинки, туда до войны только автобусы ходили. Городок чистенький. Там жили сваты, папины друзья, у них свой дом был. Сваты нас приняли. Мы были с ними недолго, может, неделю, может, две, десять дней, я уже не помню, пока немцы были у нас в Жабинке. Как раз был Йом Кипур, хотя был договор, чтобы не трогали никого, люди рассказывали, что немцы в Каменце вывели стариков из синагоги, дали лопаты, заставили копать яму. Уже старики думали, что их убивать будут, но подошёл немец, что-то сказал одному с автоматом, и немцы уехали. Немцы ушли, наступило безвластие, местные евреи боялись погромов, дежурили, и мой отец дежурил, молодой же был, 47 лет… Мы вернулись в Жабинку, в разорённый немцами свой дом, но это не важно. Хэля с семьёй поехали в уже советский Брест к Хане Скорбник. Муж Ханы был бизнесмен, у него был магазин, каменный дом, он торговал чем-то крупным. Они в Бресте сняли квартиру. Буквально через недели две или три, пришли "наши друзья" НКВДэшники и отправили их всех и парализованную тётю на Север, на лесоповал, скорее всего в Архангельскую область… Вроде, тётя Хана им один раз посылку послала. Потом уже нельзя было…

По сей день неизвестно, выжил ли кто-нибудь из потомков Хэли…

(Возможно какие-то люди помнят маму или бабушку Хэлю, урождённую Высоцкую…)

Л.Н.: Шулечка, пожалуйста, про предвоенный, военный Минск, судьбу некоторых представителей семьи Бульковштейн.

Ш.Д.: За 2-3 дня до начала войны я поехала в Минск поступать учиться. Сдала документы — и началась война. Это надо книгу написать об этом.

Шуля в молодые годы

Л.Н.: А вернуться в Брест уже было нельзя…

Ш.Д.: Мои были не в Бресте, а под Брестом, в Жабинке. Какой Брест, когда в этот же день, когда началась война, там фашисты были. Понимаете. Не бомбили, а были… Я из Минска в ночь с 24-е на 25-е июня… У нас в Минске у нашей родни… Был дедушка Высоцкий и была бабушка Бульковштейн. Это — прадедушка и прабабушка Володи. Так вот, в Минске жили давно при советской власти мамин дядя Бульковштейн со своей женой, сыном, женой сына и внуком — маленьким мальчиком. Я их не видела никогда. Я приехала, но не успела с ними познакомиться. Сын пел в опере минской. Он не был главным певцом, но все-таки пел в опере. Говорят, что жена его сумела убежать из минского гетто с ребёнком. И попала в семейный партизанский лагерь. И пережила этого маминого дядю. И мальчик, и она были живы. Какие-то слухи прошли… Может, этот мальчик, теперь уже глубокий дедушка, живой. Говорят, что потом он учился, военную академию закончил. Она осталась одна единственная жива…

Была ещё одна очень интересная судьба. В Минске жила двоюродная сестра моей мамы, её звали Сара. Она была крупным коммунистическим деятелем, связывала коммунистические партии Белоруссии и Советского Союза с коммунистической партией Польши. Она многажды раз переходила границу Советского Союза и Польши. Её фамилия была Бульковштейн. Говорят, что один глаз её был слепой, а второй — зрячий. Ещё в городе Бресте были у этой Сары два брата. Один — Пейсах Бульковштейн. А второго брата как звали — не помню. Пейсах умер от туберкулёза, и у него остались жена-прибалтийка и четверо детей: два парня и две девочки.

Жить негде, работать негде. А у этой Сары была такая сила в правительстве, что она добилась, чтобы мальчики — старший Йонас, младший — Борис жили в Минске. Она сама была без мужа, без детей. И забрала их к себе. У неё была шикарная квартира. Она была деятелем… И ещё откуда-то из Прибалтики она привезла двух девочек. Потом в 36-м, когда Ежов был, её взяли и детей тоже. Детей посадили, а её через пару дней расстреляли…

Когда пришёл Берия, её оправдали посмертно, ребят выпустили. Квартиры нет, жить негде, кушать нечего. На что жить… Им выделили длинный коридорчик от гостиницы. Они так существовали…

Когда я приехала в 41-м, Боря учился на втором курсе химического факультета университета. А Йонас закончил два курса мединститута. А девочки заканчивали какой-то техникум. Жили на эту копеечную стипуху. И работали, а что делать? Я, как сейчас, помню, спрашивала:

— Ребята, а как же вы живёте, что же вы кушаете?

Они привыкли жить бедно. Они клеили кулёчки…

Л.Н.: А как же их судьба сложилась?

Ш.Д.: Не знаю, погибли, видно, все, они ж в Минске были. Я последний раз видела их 23 июня, я к ним пошла. Я уже знала, что война, обревелась, я не могу ехать домой, куда я поеду, когда там уже немцы… В ночь с 24-го на 25-е Минск сильно разбомбили, и я в эту ночь ушла пешком на восток. Но 23-го я пошла к ним, а от них неподалеку военкомат. Я их нашла в очереди в военкомат. Поговорила с ними 15 минут — и всё. После войны искала их, отвечали, что такие не проживают.

Автограф отца поэта

 

Читайте на нашем ресурсе:

новости, анонсы и отчеты, 
наши благотворительные и социальные проекты и программы,
ответы на вопросы наших читателей
об оказании социальных услуг РОО "ЕОКЦ РО "Хесед-Тшува":

"РЯЗАНСКАЯ ПАТРОНАЖНАЯ СЛУЖБА"
СОЦИАЛЬНОЕ СОПРОВОЖДЕНИЕ
ДОЛГОВРЕМЕННЫЙ УХОД

МЫ РАДЫ НОВЫМ ДРУЗЬЯМ!

Наш новый благотворительный проект по  по комплексному социальному обслуживанию пожилых и инвалидов